Lyrics Лития Тахини и Музыкальный Пешеход - Мумие
Views
45
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Лития Тахини и Музыкальный Пешеход - Мумие, and also a translation of a song with a video or clip.
Итак друзья, возьмусь пожалуй рассказать о тайнах той, которая тахини пригубила на причастии.
Чья лития, отражена устами непреложными, обвита-огорожена от глаза злобного Колодцами-дворами, которые хранят в себе сквозной пролет между мирами.
Когда ночь сновидящая держала открытыми свои занавеси-веки – меня втянуло
В окаменелую плоть, вцепившуюся в ребра собственного скелета.
Когда-то оно было существом бесполым огромного размера.
Существо было похоже на живую планету и внутри растило свою ноосферу.
Выглядевшее заинтересованным, оно питалось чужим опытом, живыми историями
И даже внимало посмертным рассказам внутри гробов с крематориями.
Оно не просто ело, оно искало свой главный вопрос, пока из глаз его не потекли чужие слезы.
Чужие слезы – яд.
Умирало оно мучительно быстро, соленая влага еще не успела на его лице высохнуть.
И вот прошли века, тысячелетия, из дыр зияющих, поросшие быльем,
Сочатся, перегнившие сюжеты историй отживших - капает мумие.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившее во мне.
Когда я вхожу в эти истлевающие, когда-то прекрасные чертоги,
В мою честь, величаво молчат надраенные трубы траурных оркестров.
И вроде готова услышать скандальную правду о жизни единорогов,
Но из винного кувшина крохотный Маяковский выражает свой протест.
Из его уст несется о поэтах и писателях, он не доволен моим безразличием к литературе, к книгам.
Вслух, советую ему принять таблетку альфу, а про себя, рекомендую выпить омегу,
И кувшин с Маяковским катится мимо.
Иду и замечаю, как не гнутся плечи, неужто, на меня свалился вдруг, тот самый опыт,
Сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг.
В мои глаза пристально смотрит эгрегор Пушкина, плавится сургуч моих зрачков,
Чувствую себя ключом от всех замков библиотек сожженных,
И одновременно, аскетичной дочерью блудных богов.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившие во мне.
Пытаюсь отряхнуться, но блуждающий форвард, пасует в меня обратно все до единой упавшие капли.
Я мечтаю услышать о себе – Маргарита, но в след мне бездушно несется – Геката!
Ныряю в черный ретрит, но торные тропы подсознания уводят меня в хвойный.
На ощупь утюжу колючее, сосны и елки морщатся, они не любят когда против шерсти гладят их иголки.
Эгрегор Пушкина давит мне на плечи, в моей вене хвойная игла, началось переливание –
Из знаков препинания и слов, в меня льется смола, и эта песня уже во мне, эта песня - мое камлание.
Беспрерывная трансляция того, чего здесь нет, циркулирует во мне меняя резус-фактор моей крови.
Мое ЧСВ шкалит, втихаря от всех, под нижним ребром припрятан шкалик.
В нем – чернобылье, его градус держит в узде мои эго-суставы.
Я куражусь и заявляю – Я поверхностный шут, я мелко шучу – и отдаю честь лицедеям – Лицедеям Слава!
Мое плохое настроение испорчено, передоз от мумие в меня вгрызается, накатывает интоксикация, ассимиляция закончена.
Рассудок плывет, но глобальный предиктор застенков ума, держит мое сознание в фокусе разума.
(c) Лития Тахини
Чья лития, отражена устами непреложными, обвита-огорожена от глаза злобного Колодцами-дворами, которые хранят в себе сквозной пролет между мирами.
Когда ночь сновидящая держала открытыми свои занавеси-веки – меня втянуло
В окаменелую плоть, вцепившуюся в ребра собственного скелета.
Когда-то оно было существом бесполым огромного размера.
Существо было похоже на живую планету и внутри растило свою ноосферу.
Выглядевшее заинтересованным, оно питалось чужим опытом, живыми историями
И даже внимало посмертным рассказам внутри гробов с крематориями.
Оно не просто ело, оно искало свой главный вопрос, пока из глаз его не потекли чужие слезы.
Чужие слезы – яд.
Умирало оно мучительно быстро, соленая влага еще не успела на его лице высохнуть.
И вот прошли века, тысячелетия, из дыр зияющих, поросшие быльем,
Сочатся, перегнившие сюжеты историй отживших - капает мумие.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившее во мне.
Когда я вхожу в эти истлевающие, когда-то прекрасные чертоги,
В мою честь, величаво молчат надраенные трубы траурных оркестров.
И вроде готова услышать скандальную правду о жизни единорогов,
Но из винного кувшина крохотный Маяковский выражает свой протест.
Из его уст несется о поэтах и писателях, он не доволен моим безразличием к литературе, к книгам.
Вслух, советую ему принять таблетку альфу, а про себя, рекомендую выпить омегу,
И кувшин с Маяковским катится мимо.
Иду и замечаю, как не гнутся плечи, неужто, на меня свалился вдруг, тот самый опыт,
Сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг.
В мои глаза пристально смотрит эгрегор Пушкина, плавится сургуч моих зрачков,
Чувствую себя ключом от всех замков библиотек сожженных,
И одновременно, аскетичной дочерью блудных богов.
В меня отовсюду капает мумие, во мне ассимилирует ожившее отжившее – ожившие во мне.
Пытаюсь отряхнуться, но блуждающий форвард, пасует в меня обратно все до единой упавшие капли.
Я мечтаю услышать о себе – Маргарита, но в след мне бездушно несется – Геката!
Ныряю в черный ретрит, но торные тропы подсознания уводят меня в хвойный.
На ощупь утюжу колючее, сосны и елки морщатся, они не любят когда против шерсти гладят их иголки.
Эгрегор Пушкина давит мне на плечи, в моей вене хвойная игла, началось переливание –
Из знаков препинания и слов, в меня льется смола, и эта песня уже во мне, эта песня - мое камлание.
Беспрерывная трансляция того, чего здесь нет, циркулирует во мне меняя резус-фактор моей крови.
Мое ЧСВ шкалит, втихаря от всех, под нижним ребром припрятан шкалик.
В нем – чернобылье, его градус держит в узде мои эго-суставы.
Я куражусь и заявляю – Я поверхностный шут, я мелко шучу – и отдаю честь лицедеям – Лицедеям Слава!
Мое плохое настроение испорчено, передоз от мумие в меня вгрызается, накатывает интоксикация, ассимиляция закончена.
Рассудок плывет, но глобальный предиктор застенков ума, держит мое сознание в фокусе разума.
(c) Лития Тахини
So, friends, I will take it, perhaps talk about the secrets of the one that Tahini has vested on the communion.
Whose lithium, is reflected in the mouth with immutable, wrapped out of the eyes of the evil shoes, which store through the span between the worlds.
When the night of the dream held open their curtains, eyelids - I was drawn
In the petrified flesh, clinging to the ribs of his own skeleton.
Once it was a creature of a crucible huge size.
The creature was similar to a living planet and terrified her nosphere inside.
Looking in concerned, it was powered by someone's experience, living stories
And even toed postponement stories inside coffins with crematoriums.
It did not just eat, it was looking for his main question while it did not flow out of his eyes.
Someone else's tears - poison.
It was dying painfully quickly, the salted moisture had not had time to dry out on his face.
And here we passed the century, the millennium, from the holes of the gaping, the swords of
Focus, overworked the stories of the stories of the tag - dripping the mummy.
Mumina drows out from everywhere, in me assimilates the revived tavern - revived in me.
When I enter into these extermining, sometime wonderful draws,
In my honor, the magnifier silent the fried tubes of mourning orchestras.
And it seems to be ready to hear the scandalous truth about the life of unicorns,
But from the wine jug, a tiny Mayakovsky expresses his protest.
From his mouth rushes about poets and writers, he is not pleased with my indifference to the literature, to the books.
Out loud, I advise him to take the alpha tablet, and I recommend drinking Omega to myself,
And the jug with Mayakovsky rolls past.
I am going and notice how the shoulders do not get bend, it really fell on me suddenly, the very experience,
The son of mistakes is difficult, and genius, paradoxes friend.
In my eyes, Egregor Pushkin looks intently, mugues of my pupils melting,
I feel the key from all the locks of libraries burned,
And at the same time ascetic daughter of the prodigal gods.
Mumiya drows out from everywhere, in me assimilates the revived tavern - revived in me.
I'm trying to quit, but the wandering striker, it will fall in me back everything up to one dropped drops.
I dream to hear about myself - Margarita, but in a trace I feel soulless - hecata!
I dive into black retreats, but the reinforcement trails will lead me to coniferous.
To the touch Ironing the prickly, pines and the Christmas trees are frowning, they do not like when they are stroking their needles against the wool.
Egregor Pushkin puts me on the shoulders, in my Vienna the coniferous needle, started transfusion -
From the signs of punctuation and words, the resin is poured into me, and this song is already in me, this song is my Kamna.
The continuous broadcast of what is not here, circulates in me by changing my blood factor.
My ChSV scaling, a quiet from everyone, a closer is planted under the bottom edge.
In it - Chernobyl, his degree keeps my ego-joints in the ultrasound.
I will scribe and declare - I am a superficial jester, I'm finely joking - and I give the honor of the Muchishemes - Lygames Glory!
My bad mood is spoiled, my mummy turns into me, rolling intoxication, assimilation is completed.
The mind is floating, but the global predictor of the shy of the mind holds my consciousness in the focus of the mind.
(c) Lithium Tahini
Whose lithium, is reflected in the mouth with immutable, wrapped out of the eyes of the evil shoes, which store through the span between the worlds.
When the night of the dream held open their curtains, eyelids - I was drawn
In the petrified flesh, clinging to the ribs of his own skeleton.
Once it was a creature of a crucible huge size.
The creature was similar to a living planet and terrified her nosphere inside.
Looking in concerned, it was powered by someone's experience, living stories
And even toed postponement stories inside coffins with crematoriums.
It did not just eat, it was looking for his main question while it did not flow out of his eyes.
Someone else's tears - poison.
It was dying painfully quickly, the salted moisture had not had time to dry out on his face.
And here we passed the century, the millennium, from the holes of the gaping, the swords of
Focus, overworked the stories of the stories of the tag - dripping the mummy.
Mumina drows out from everywhere, in me assimilates the revived tavern - revived in me.
When I enter into these extermining, sometime wonderful draws,
In my honor, the magnifier silent the fried tubes of mourning orchestras.
And it seems to be ready to hear the scandalous truth about the life of unicorns,
But from the wine jug, a tiny Mayakovsky expresses his protest.
From his mouth rushes about poets and writers, he is not pleased with my indifference to the literature, to the books.
Out loud, I advise him to take the alpha tablet, and I recommend drinking Omega to myself,
And the jug with Mayakovsky rolls past.
I am going and notice how the shoulders do not get bend, it really fell on me suddenly, the very experience,
The son of mistakes is difficult, and genius, paradoxes friend.
In my eyes, Egregor Pushkin looks intently, mugues of my pupils melting,
I feel the key from all the locks of libraries burned,
And at the same time ascetic daughter of the prodigal gods.
Mumiya drows out from everywhere, in me assimilates the revived tavern - revived in me.
I'm trying to quit, but the wandering striker, it will fall in me back everything up to one dropped drops.
I dream to hear about myself - Margarita, but in a trace I feel soulless - hecata!
I dive into black retreats, but the reinforcement trails will lead me to coniferous.
To the touch Ironing the prickly, pines and the Christmas trees are frowning, they do not like when they are stroking their needles against the wool.
Egregor Pushkin puts me on the shoulders, in my Vienna the coniferous needle, started transfusion -
From the signs of punctuation and words, the resin is poured into me, and this song is already in me, this song is my Kamna.
The continuous broadcast of what is not here, circulates in me by changing my blood factor.
My ChSV scaling, a quiet from everyone, a closer is planted under the bottom edge.
In it - Chernobyl, his degree keeps my ego-joints in the ultrasound.
I will scribe and declare - I am a superficial jester, I'm finely joking - and I give the honor of the Muchishemes - Lygames Glory!
My bad mood is spoiled, my mummy turns into me, rolling intoxication, assimilation is completed.
The mind is floating, but the global predictor of the shy of the mind holds my consciousness in the focus of the mind.
(c) Lithium Tahini