И пак онази стряха, вита, ясна.
И пак над нея оня заник тих.
И пак тъй вечерта смирено гасне,
тъй както в дебеляновия стих.
Но вече тук живеят чужди хора.
И камъчето, хвърлено в нощта,
днес не отваря малкия прозорец.
Заключена е пътната врата.
Посрещни ме. Ида от далече, от далече.
Нося ти таз земя, таз земя.
Но кому да кажа: “Добър вечер, добър вечер”.
Няма никой у дома, у дома.
Къде ли не замръквах с пътя свирещ.
Къде ли не намирах друг свой дом.
А моят чакал, чакал, най – подире
за всичко отмъстил си мълчешком.
Завинаги вратата си затворил.
И аз на прага мълком се теша,
че вишната отсечена от двора
е оцеляла в моята душа.
Посрещни ме. Ида от далече, от далече.
Нося ти таз земя, таз земя.
Но кому да кажа: “Добър вечер, добър вечер”.
Няма никой у дома, у дома.
И что они были устойчивы, Вита, ясно.
И снова над ней, зик тихо.
И снова вечером смиренно азартные игры,
Как в Debellan Verse.
Но здесь живут иностранные люди.
И галька, брошенная в ночь,
Сегодня не открывает небольшое окно.
Дорожная дверь заблокирована.
Приветствовал меня. Ида от далеко, отдалек.
Я ношу тебе землю, пеле земли.
Но сказать: «Добрый вечер, добрый вечер».
Дома нет дома дома.
Где я не замерзнул с игровой дорогой.
Где я не нашел другого дома.
И мой шакал, шакал, самый
Для всего, что вы отомстите молчать.
Навсегда дверь закрыта.
И я в Праге Molcomme является точкой,
что мочевыводящий с двора
выжил в моей душе.
Приветствовал меня. Ида от далеко, отдалек.
Я ношу тебе землю, пеле земли.
Но сказать: «Добрый вечер, добрый вечер».
Дома нет дома дома.