НИКОЛАЮ РУБЦОВУ
Фонарь качается, как пьяный.
То тьма, то свет, то тьма, то свет…
Походкой шаткой, но упрямой
Идёт непризнанный поэт.
Жена, ревнующая к слову.
Строка срывается с пера.
Рубцы на имени Рубцова,
Как от лихого топора.
Тоска мяукает котёнком.
Скребётся в окна темнота.
Скорбит в кладбищенских потёмках
Четверостишие креста.
Без веры в слово всяк – безбожник.
Поставишь свечку и поймёшь.
Не зря же стихотворный сборник
Так на молитвенник похож.
Страниц дыханье еле слышно.
Но искрам Божьим чужд покой.
И между строк печатных пишет
Прощенье ангельской рукой.
То тьма, то свет в селеньи Тотьма.
Любовь, сошедшая с ума.
А жизнь и смерть – один двухтомник,
Где неразлучны свет и тьма.
Леонид Корнилов
TO NIKOLAI RUBTSOV
The lantern swings like a drunk.
That darkness, then light, then darkness, then light ...
Gait shaky, but stubborn
There is an unrecognized poet.
Wife jealous of the word.
The line breaks off the pen.
Scars on behalf of Rubtsova,
As from a dashing ax.
Yearning meows a kitten.
The darkness scraped through the windows.
Grieving in the graveyard of the dark
The quatrain of the cross.
Without faith in the word, everyone is an atheist.
You will put a candle and you will understand.
No wonder the poetic collection
So it looks like a prayer book.
Pages breathing barely audible.
But the spark of God is alien to the rest.
And between the lines of printed writes
Forgiveness by an angelic hand.
That darkness, then the light in the village Totma.
Love that has gone mad.
And life and death - one two-volume,
Where are inseparable light and darkness.
Leonid Kornilov