Lyrics Леонид Федоров - Мальчик из Москвы
Views
143
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference Леонид Федоров - Мальчик из Москвы, and also a translation of a song with a video or clip.
СУДЬЯ
Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.
Не глядя на беззвездный купол
и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.
И, уходя в страну иную
от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в коснеющей руке.
Горсть отвоеванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мертвые разжать.
Мы так его похоронили —
в его военной красоте —
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.
И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трикратно трубы призовут,—
предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,
держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.
Он все увидит, этот мальчик,
и ни йоты не простит,
но лесть от правды, боль от фальши
и гнев от злобы отличит.
Он все узнает оком зорким,
с пятном кровавым на груди,
судья в истлевшей гимнастерке,
сидящий молча впереди.
И будет самой высшей мерой,
какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжелая земли.
(текст - Ярослав Смеляков)
Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы;
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.
Не глядя на беззвездный купол
и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.
И, уходя в страну иную
от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в коснеющей руке.
Горсть отвоеванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,
те пальцы мертвые разжать.
Мы так его похоронили —
в его военной красоте —
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.
И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми,
трикратно трубы призовут,—
предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,
держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.
Он все увидит, этот мальчик,
и ни йоты не простит,
но лесть от правды, боль от фальши
и гнев от злобы отличит.
Он все узнает оком зорким,
с пятном кровавым на груди,
судья в истлевшей гимнастерке,
сидящий молча впереди.
И будет самой высшей мерой,
какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжелая земли.
(текст - Ярослав Смеляков)
JUDGE
I fell on the plowed land near the skyscraper
severe boy from Moscow;
and silently shifted the cap
with a bullet through his head.
Not looking at the starless dome
and feeling the end,
he carefully felt the arable land
hands fast blind.
And, leaving for another country
from places of relatives not far away,
he land is warm, damp
clamped in a stagnant hand.
A handful of conquered Russia
he wanted to take it as a souvenir,
and we were not able, alive,
those fingers of the dead unclench.
We buried him so -
in his military beauty -
in a large solemn grave
in the height taken in the morning.
And if the truth is time,
when people at the Last Judgment
from all lands, with sins of all,
three times the pipes will be called, -
appear at the table as a judge
not a god with a foggy beard,
but the Red Army boy
before the shocked crowd,
holding in his right palm,
crushed by the Germans in battle,
not symbols of heavenly glory,
but the Russian land.
He will see everything, this boy,
and will not forgive an iota,
but flattery from the truth, pain from falsehood
and anger from anger will distinguish.
He will know everything with a sharp eye,
with a bloody stain on his chest,
a judge in an exterminated tunic,
sitting silently in front.
And it will be the highest measure,
how to measure us could,
in the palm of youthful gray
that handful of heavy ground.
(text - Yaroslav Smelyakov)
I fell on the plowed land near the skyscraper
severe boy from Moscow;
and silently shifted the cap
with a bullet through his head.
Not looking at the starless dome
and feeling the end,
he carefully felt the arable land
hands fast blind.
And, leaving for another country
from places of relatives not far away,
he land is warm, damp
clamped in a stagnant hand.
A handful of conquered Russia
he wanted to take it as a souvenir,
and we were not able, alive,
those fingers of the dead unclench.
We buried him so -
in his military beauty -
in a large solemn grave
in the height taken in the morning.
And if the truth is time,
when people at the Last Judgment
from all lands, with sins of all,
three times the pipes will be called, -
appear at the table as a judge
not a god with a foggy beard,
but the Red Army boy
before the shocked crowd,
holding in his right palm,
crushed by the Germans in battle,
not symbols of heavenly glory,
but the Russian land.
He will see everything, this boy,
and will not forgive an iota,
but flattery from the truth, pain from falsehood
and anger from anger will distinguish.
He will know everything with a sharp eye,
with a bloody stain on his chest,
a judge in an exterminated tunic,
sitting silently in front.
And it will be the highest measure,
how to measure us could,
in the palm of youthful gray
that handful of heavy ground.
(text - Yaroslav Smelyakov)