Когда мне будет пятьдесят, плюс-минус,
И я приду к тому, с чего не сдвинусь,
И скромненько усядусь на виду.
С десяток строчек высекши навеки,
Я нарисую шашечки на деке,
И ключиком пружинку заведу –
Нехай себе отсчитывает мзду.
А к вам явлюсь всех толще и маститей,
Вам всё спою, а вы мне всё простите,
За нечто легендарное любя.
И буду петь, хрипя и уставая,
И в зал смотреть, своих не признавая,
Не узнавая где-то и себя –
Вчерашнего, прошедшего себя.
А если протяну еще немного,
То, отрекаясь от всего земного,
Помимо пищи, пенсии, и сна,
Смешавши мудрость с немощею мысли,
Я песнопенье к суете причислю.
А суета - кому она нужна?
Она ж, поди, не может... ничего.
Ну, а пока что мне плюс-минус сорок,
И важен каждый взгляд ваш, каждый шорох,
И похвала, и честная хула,
Разговориться так порою сложно,
Зато потом расстаться невозможно,
Такие вот забавные дела.
When I'm fifty, plus or minus
And I’ll come to a point where I won’t move
And modestly sit down in plain sight.
With a dozen lines carved forever,
I'll draw the checkers on the deck
And I’ll start a spring with a key -
Fuck yourself counting bribe.
And I will come to you all thicker and more venerable,
I’ll sing everything to you, and you forgive me everything,
For something legendary loving.
And I will sing, wheezing and tired
And look into the hall, not recognizing your own,
Not recognizing yourself somewhere -
Yesterday's past self.
And if I extend it a little longer,
That, denying everything earthly,
Besides food, retirement, and sleep,
Mixing wisdom with impotent thoughts
I will classify the hymns as hell.
And vanity - who needs it?
Well, come on, she can’t ... nothing.
Well, for now, plus or minus forty,
And every look is important, every rustle,
And praise and honest blasphemy
It’s sometimes difficult to talk so
But then it’s impossible to part,
Such are the funny things.