Lyrics кума - И.Бунин. Читает Алла Демидова
Views
40
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference кума - И.Бунин. Читает Алла Демидова, and also a translation of a song with a video or clip.
Дачи в сосновых лесах под Москвой. Мелкое озеро, купальни возле топких берегов.
Одна из самых дорогих дач недалеко от озера: дом в шведском стиле, прекрасные старые сосны и яркие цветники перед обширной террасой.
Хозяйка весь день в легком нарядном матинэ с кружевами, сияющая тридцатилетней купеческой красотой и спокойным довольством летней жизни. Муж уезжает в контору в Москву в девять утра, возвращается в шесть вечера, сильный, усталый, голодный, и тотчас идет купаться перед обедом, с облегчением раздевается в нагретой за день купальне и пахнет здоровым потом, крепким простонародным телом...
Вечер в конце июня. Со стола на террасе еще не убран самовар. Хозяйка чистит на варенье ягоды. Друг мужа, приехавший на дачу в гости на несколько дней, курит и смотрит на ее обнаженные до локтей холеные, круглые руки. (Знаток и собиратель древних русских икон, изящный и сухой сложением человек с небольшими подстриженными усами, с живым взглядом, одетый как для тенниса.) Смотрит и говорит:
— Кума, можно поцеловать руку? Не могу спокойно смотреть.
Руки в соку, — подставляет блестящий локоть.
Чуть коснувшись его губами, говорит с запинкой:
— Кума...
— Что, кум?
— Знаете, какая история: у одного человека сердце ушло из рук и он сказал уму: прощай!
— Как это сердце ушло из рук?
— Это из Саади, кума. Был такой персидский поэт.
— Знаю. Но что значит сердце ушло из рук?
— А это значит, что человек влюбился. Вот как я в вас.
— Похоже, что и вы сказали уму: прощай.
— Да, кума, сказал.
Улыбается рассеянно, будто занятая только своим делом:
— С чем вас и поздравляю.
— Я серьезно.
— На здоровье.
— Это не здоровье, кума, а очень тяжелая болезнь.
— Бедный. Надо лечиться. И давно это с вами?
— Давно, кума. Знаете, с каких пор? С того дня, когда мы с вами ни с того ни с сего крестили у Савельевых, — не понимаю, какая нелегкая дернула их позвать крестить именно нас с вами... Помните, какая метель была в тот день, и как вы приехали вся в снегу, возбужденная быстрой ездой и метелью, как я сам снял с вас соболью шубку, и вы вошли в залу в скромном белом шелковом платье, с жемчужным крестиком на слегка открытой груди, а потом держали ребенка на руках с завернутыми рукавчиками, стояли со мной у купели, глядя на меня с какой-то смущенной полуулыбкой... Тут-то и началось между нами что-то тайное, какая-то греховная близость, наше как бы уже родство и оттого особенное вожделение.
— Parlez pour vous... 1
— А потом мы рядом сидели за завтраком, и я не понимал — то ли это от гиацинтов на столе так чудесно, молодо, свежо пахнет или от вас... Вот с тех пор я и заболел. И вылечить меня можете только вы.
Посмотрела исподлобья.
— Да, я этот день хорошо помню. А что до леченья, то жаль, что Дмитрий Николаевич нынче ночует в Москве, — он бы вам тотчас посоветовал настоящего доктора.
— А почему он ночует в Москве?
— Сказал утром, уходя на станцию, что нынче у них заседание пайщиков, перед разъездом. Все разъезжаются — кто в Кисловодск, кто за границу.
— Но он мог бы с двенадцатичасовым вернуться.
— А прощальное пьянство после заседания в «Мавритании»?
За обедом он грустно молчал, неожиданно пошутил:
— А не закатиться ли и мне в «Мавританию» с десятичасовым: вдребезги напиться там, выпить на брудершафт с метрдотелем?
Она посмотрела длительно.
— Закатиться и меня одну оставить в пустом доме? Так-то вы помните гиацинты!
И тихо, будто задумавшись, положила ладонь на его лежавшую на столе руку...
Во втором часу ночи, в одном шлафроке, он прокрался из ее спальни по темному, тихому дому, под четкий стук часов в столовой, в свою комнату, в сумраке которой светился в открытые на садовый балкон окна дальний неживой свет всю ночь не гаснущей зари и пахло ночной лесной свежестью. Блаженно повалился навзничь на постель, нашарил на ночном столике спички и портсигар, жадно закурил и закрыл глаза, вспоминая подробности своего неожиданного счастья.
Утром в окна тянуло сыростью тихого дождя, по балкону ровно стучали его капли. Он открыл глаза, с наслаждением почувствовал сладкую простоту будничной жизни, подумал: «Нынче уеду в Москву, а послезавтра в Тироль или на озеро Гарда», — и опять заснул.
Выйдя к завтраку, почтительно поцеловал ее руку и скромно сел за стол, развернул салфетку...
— Не взыщите, — сказала она, стараясь быть как можно проще, — только холодная курица и простокваша. Саша, принесите красного вина, вы опять забыли...
Потом, не поднимая глаз:
— Пожалуйста, уезжайте нынче же. Скажите Дмитрию Николаевичу, что вам тоже страшно захотелось в Кисловодск. Я приеду туда недели через две, а его отправлю в Крым к родителям, там у них чудная дача в Мисхоре... Спасибо, Саша. Вы простокваши не любите, — хотите сыру? Саша, принесите, пожалуйста, сыр...
— «Вы любите ли сыр, спросили раз ханжу», — сказал он, неловко смеясь. — Кума...
— Хороша кума!
Он взял через стол и сжал ее руку, тихо говоря:
— Правда приедете?
Она ответила ровным голосом, глядя на него с легкой усмешкой:
— А как ты думаешь? Обману?
— Как мне благодарить тебя!
И тотчас подумал: «А там я ее, в этих лакированных сапо?6?
Одна из самых дорогих дач недалеко от озера: дом в шведском стиле, прекрасные старые сосны и яркие цветники перед обширной террасой.
Хозяйка весь день в легком нарядном матинэ с кружевами, сияющая тридцатилетней купеческой красотой и спокойным довольством летней жизни. Муж уезжает в контору в Москву в девять утра, возвращается в шесть вечера, сильный, усталый, голодный, и тотчас идет купаться перед обедом, с облегчением раздевается в нагретой за день купальне и пахнет здоровым потом, крепким простонародным телом...
Вечер в конце июня. Со стола на террасе еще не убран самовар. Хозяйка чистит на варенье ягоды. Друг мужа, приехавший на дачу в гости на несколько дней, курит и смотрит на ее обнаженные до локтей холеные, круглые руки. (Знаток и собиратель древних русских икон, изящный и сухой сложением человек с небольшими подстриженными усами, с живым взглядом, одетый как для тенниса.) Смотрит и говорит:
— Кума, можно поцеловать руку? Не могу спокойно смотреть.
Руки в соку, — подставляет блестящий локоть.
Чуть коснувшись его губами, говорит с запинкой:
— Кума...
— Что, кум?
— Знаете, какая история: у одного человека сердце ушло из рук и он сказал уму: прощай!
— Как это сердце ушло из рук?
— Это из Саади, кума. Был такой персидский поэт.
— Знаю. Но что значит сердце ушло из рук?
— А это значит, что человек влюбился. Вот как я в вас.
— Похоже, что и вы сказали уму: прощай.
— Да, кума, сказал.
Улыбается рассеянно, будто занятая только своим делом:
— С чем вас и поздравляю.
— Я серьезно.
— На здоровье.
— Это не здоровье, кума, а очень тяжелая болезнь.
— Бедный. Надо лечиться. И давно это с вами?
— Давно, кума. Знаете, с каких пор? С того дня, когда мы с вами ни с того ни с сего крестили у Савельевых, — не понимаю, какая нелегкая дернула их позвать крестить именно нас с вами... Помните, какая метель была в тот день, и как вы приехали вся в снегу, возбужденная быстрой ездой и метелью, как я сам снял с вас соболью шубку, и вы вошли в залу в скромном белом шелковом платье, с жемчужным крестиком на слегка открытой груди, а потом держали ребенка на руках с завернутыми рукавчиками, стояли со мной у купели, глядя на меня с какой-то смущенной полуулыбкой... Тут-то и началось между нами что-то тайное, какая-то греховная близость, наше как бы уже родство и оттого особенное вожделение.
— Parlez pour vous... 1
— А потом мы рядом сидели за завтраком, и я не понимал — то ли это от гиацинтов на столе так чудесно, молодо, свежо пахнет или от вас... Вот с тех пор я и заболел. И вылечить меня можете только вы.
Посмотрела исподлобья.
— Да, я этот день хорошо помню. А что до леченья, то жаль, что Дмитрий Николаевич нынче ночует в Москве, — он бы вам тотчас посоветовал настоящего доктора.
— А почему он ночует в Москве?
— Сказал утром, уходя на станцию, что нынче у них заседание пайщиков, перед разъездом. Все разъезжаются — кто в Кисловодск, кто за границу.
— Но он мог бы с двенадцатичасовым вернуться.
— А прощальное пьянство после заседания в «Мавритании»?
За обедом он грустно молчал, неожиданно пошутил:
— А не закатиться ли и мне в «Мавританию» с десятичасовым: вдребезги напиться там, выпить на брудершафт с метрдотелем?
Она посмотрела длительно.
— Закатиться и меня одну оставить в пустом доме? Так-то вы помните гиацинты!
И тихо, будто задумавшись, положила ладонь на его лежавшую на столе руку...
Во втором часу ночи, в одном шлафроке, он прокрался из ее спальни по темному, тихому дому, под четкий стук часов в столовой, в свою комнату, в сумраке которой светился в открытые на садовый балкон окна дальний неживой свет всю ночь не гаснущей зари и пахло ночной лесной свежестью. Блаженно повалился навзничь на постель, нашарил на ночном столике спички и портсигар, жадно закурил и закрыл глаза, вспоминая подробности своего неожиданного счастья.
Утром в окна тянуло сыростью тихого дождя, по балкону ровно стучали его капли. Он открыл глаза, с наслаждением почувствовал сладкую простоту будничной жизни, подумал: «Нынче уеду в Москву, а послезавтра в Тироль или на озеро Гарда», — и опять заснул.
Выйдя к завтраку, почтительно поцеловал ее руку и скромно сел за стол, развернул салфетку...
— Не взыщите, — сказала она, стараясь быть как можно проще, — только холодная курица и простокваша. Саша, принесите красного вина, вы опять забыли...
Потом, не поднимая глаз:
— Пожалуйста, уезжайте нынче же. Скажите Дмитрию Николаевичу, что вам тоже страшно захотелось в Кисловодск. Я приеду туда недели через две, а его отправлю в Крым к родителям, там у них чудная дача в Мисхоре... Спасибо, Саша. Вы простокваши не любите, — хотите сыру? Саша, принесите, пожалуйста, сыр...
— «Вы любите ли сыр, спросили раз ханжу», — сказал он, неловко смеясь. — Кума...
— Хороша кума!
Он взял через стол и сжал ее руку, тихо говоря:
— Правда приедете?
Она ответила ровным голосом, глядя на него с легкой усмешкой:
— А как ты думаешь? Обману?
— Как мне благодарить тебя!
И тотчас подумал: «А там я ее, в этих лакированных сапо?6?
Cottages in the pine forests near Moscow. Shallow lake, swimming pools near the swampy shores.
One of the most expensive cottages near the lake: a Swedish-style house, beautiful old pines and bright flower beds in front of an extensive terrace.
The hostess all day in a light and elegant matine with lace, shining with thirty years of merchant beauty and calm contentment of summer life. The husband leaves for the office in Moscow at nine in the morning, returns at six in the evening, is strong, tired, hungry, and immediately goes to bathe before dinner, undressing with relief in the bathhouse heated during the day and smells like a healthy sweat, strong, vulgar body ...
Evening in late June. The samovar has not yet been removed from the table on the terrace. The hostess cleans berries on the jam. A husband’s friend, who has come to his dacha for a few days, smokes and looks at her naked, round hands, bare to the elbows. (A connoisseur and collector of ancient Russian icons, a graceful and dry man with a small trimmed mustache, with a lively look, dressed like for tennis.) Looks and says:
- Kuma, can I kiss my hand? I can not calmly watch.
Hands in juice, - puts a shiny elbow.
Slightly touching his lips, he says with a hemming:
- Kuma ...
- What, kum?
- You know, what a story: one man's heart went out of his hands, and he told his mind: goodbye!
“How did that heart go out of your hands?”
- This is from Saadi, godfather. There was such a Persian poet.
- I know. But what does it mean the heart is gone?
- And this means that the man fell in love. That's how I am in you.
- It seems that you said to the mind: goodbye.
- Yes, godfather, he said.
Smiles absently, as if busy only with his business:
- With what I congratulate you.
- I'm serious.
- To health.
- This is not health, godfather, but a very serious illness.
- Poor. Need medical help. How long is this with you?
- Long time, godfather. Do you know since when? From the day when, for no reason at all, we were baptized by the Savelyevs, I don’t understand how hard it was to pull them to call to baptize you and me ... Remember what a blizzard that day was and how you came all snow, excited by fast driving and blizzard, as I myself took off my sable coat, and you entered the room in a modest white silk dress, with a pearl cross on a slightly open chest, and then held the child in her arms with wrapped cuffs, stood with me fonts, looking at me with some embarrassed half-smile ... And then it began between us something secret, some kind of sinful intimacy, our kinship, so to speak, and therefore special lust.
- Parlez pour vous ... 1
- And then we sat next to breakfast, and I didn’t understand whether it was so wonderful, young, freshly smelling of hyacinths on the table or since you ... I’ve been sick since then. And only you can cure me.
Looked frowningly.
- Yes, I remember that day well. And as for treatment, it is a pity that Dmitry Nikolaevich is spending the night now in Moscow - he would immediately advise you to a real doctor.
- Why does he spend the night in Moscow?
- I said in the morning, going to the station, that now they have a meeting of shareholders, before traveling. Everyone is leaving - who is in Kislovodsk, who is abroad.
“But he could return with the twelve o'clock.”
- A farewell drunkenness after a meeting in the "Mauritania"?
At dinner, he was sadly silent, suddenly joked:
- And would it not be good for me to roll into Mauritania with the ten o'clock: get drunk there, have a drink on brotherhood with the headwaiter?
She looked for a long time.
- Drop in and leave me alone in an empty house? So you remember hyacinths!
And quietly, as if thinking, put her hand on his hand lying on the table ...
In the second hour of the night, in one dress shirt, he sneaked out of her bedroom in a dark, quiet house, under the clear sound of hours in the dining room, in his room, in the gloom of which glowed in the open non-dim light that opened onto the garden balcony all night long it smelled of night forest freshness. Blissfully fell back on the bed, fumbled matches and cigarette case on the bedside table, greedily lit a cigarette and closed his eyes, recalling the details of his unexpected happiness.
In the morning, the windows were damp with the dampness of the rain, and his drops were knocking smoothly on the balcony. He opened his eyes, with pleasure he felt the sweet simplicity of everyday life, thought: “Today I will leave for Moscow, and the day after tomorrow in Tyrol or on Lake Garda” - and fell asleep again.
Coming out for breakfast, he respectfully kissed her hand and modestly sat down at the table, unfolded a napkin ...
“Do not seek it,” she said, trying to be as simple as possible, “only cold chicken and sour milk.” Sasha, bring red wine, you forgot again ...
Then, without looking up:
- Please leave now. Tell Dmitriy Nikolayevich that you, too, wanted to go to Kislovodsk. I will arrive there in two weeks, and I will send him to the Crimea to my parents, where they have a wonderful summer cottage in Mishor ... Thank you, Sasha. You do not like yogurt, do you want cheese? Sasha, please bring some cheese ...
- "Do you like cheese, asked once the bigot," - he said, laughing awkwardly. - Kuma ...
- Good godfather!
He took across the table and squeezed her hand, saying softly:
- Really come?
She answered in an even voice, looking at him with a slight grin:
- What do you think? Cheating?
- How can I thank you!
And immediately thought: "And there I
One of the most expensive cottages near the lake: a Swedish-style house, beautiful old pines and bright flower beds in front of an extensive terrace.
The hostess all day in a light and elegant matine with lace, shining with thirty years of merchant beauty and calm contentment of summer life. The husband leaves for the office in Moscow at nine in the morning, returns at six in the evening, is strong, tired, hungry, and immediately goes to bathe before dinner, undressing with relief in the bathhouse heated during the day and smells like a healthy sweat, strong, vulgar body ...
Evening in late June. The samovar has not yet been removed from the table on the terrace. The hostess cleans berries on the jam. A husband’s friend, who has come to his dacha for a few days, smokes and looks at her naked, round hands, bare to the elbows. (A connoisseur and collector of ancient Russian icons, a graceful and dry man with a small trimmed mustache, with a lively look, dressed like for tennis.) Looks and says:
- Kuma, can I kiss my hand? I can not calmly watch.
Hands in juice, - puts a shiny elbow.
Slightly touching his lips, he says with a hemming:
- Kuma ...
- What, kum?
- You know, what a story: one man's heart went out of his hands, and he told his mind: goodbye!
“How did that heart go out of your hands?”
- This is from Saadi, godfather. There was such a Persian poet.
- I know. But what does it mean the heart is gone?
- And this means that the man fell in love. That's how I am in you.
- It seems that you said to the mind: goodbye.
- Yes, godfather, he said.
Smiles absently, as if busy only with his business:
- With what I congratulate you.
- I'm serious.
- To health.
- This is not health, godfather, but a very serious illness.
- Poor. Need medical help. How long is this with you?
- Long time, godfather. Do you know since when? From the day when, for no reason at all, we were baptized by the Savelyevs, I don’t understand how hard it was to pull them to call to baptize you and me ... Remember what a blizzard that day was and how you came all snow, excited by fast driving and blizzard, as I myself took off my sable coat, and you entered the room in a modest white silk dress, with a pearl cross on a slightly open chest, and then held the child in her arms with wrapped cuffs, stood with me fonts, looking at me with some embarrassed half-smile ... And then it began between us something secret, some kind of sinful intimacy, our kinship, so to speak, and therefore special lust.
- Parlez pour vous ... 1
- And then we sat next to breakfast, and I didn’t understand whether it was so wonderful, young, freshly smelling of hyacinths on the table or since you ... I’ve been sick since then. And only you can cure me.
Looked frowningly.
- Yes, I remember that day well. And as for treatment, it is a pity that Dmitry Nikolaevich is spending the night now in Moscow - he would immediately advise you to a real doctor.
- Why does he spend the night in Moscow?
- I said in the morning, going to the station, that now they have a meeting of shareholders, before traveling. Everyone is leaving - who is in Kislovodsk, who is abroad.
“But he could return with the twelve o'clock.”
- A farewell drunkenness after a meeting in the "Mauritania"?
At dinner, he was sadly silent, suddenly joked:
- And would it not be good for me to roll into Mauritania with the ten o'clock: get drunk there, have a drink on brotherhood with the headwaiter?
She looked for a long time.
- Drop in and leave me alone in an empty house? So you remember hyacinths!
And quietly, as if thinking, put her hand on his hand lying on the table ...
In the second hour of the night, in one dress shirt, he sneaked out of her bedroom in a dark, quiet house, under the clear sound of hours in the dining room, in his room, in the gloom of which glowed in the open non-dim light that opened onto the garden balcony all night long it smelled of night forest freshness. Blissfully fell back on the bed, fumbled matches and cigarette case on the bedside table, greedily lit a cigarette and closed his eyes, recalling the details of his unexpected happiness.
In the morning, the windows were damp with the dampness of the rain, and his drops were knocking smoothly on the balcony. He opened his eyes, with pleasure he felt the sweet simplicity of everyday life, thought: “Today I will leave for Moscow, and the day after tomorrow in Tyrol or on Lake Garda” - and fell asleep again.
Coming out for breakfast, he respectfully kissed her hand and modestly sat down at the table, unfolded a napkin ...
“Do not seek it,” she said, trying to be as simple as possible, “only cold chicken and sour milk.” Sasha, bring red wine, you forgot again ...
Then, without looking up:
- Please leave now. Tell Dmitriy Nikolayevich that you, too, wanted to go to Kislovodsk. I will arrive there in two weeks, and I will send him to the Crimea to my parents, where they have a wonderful summer cottage in Mishor ... Thank you, Sasha. You do not like yogurt, do you want cheese? Sasha, please bring some cheese ...
- "Do you like cheese, asked once the bigot," - he said, laughing awkwardly. - Kuma ...
- Good godfather!
He took across the table and squeezed her hand, saying softly:
- Really come?
She answered in an even voice, looking at him with a slight grin:
- What do you think? Cheating?
- How can I thank you!
And immediately thought: "And there I