Еще не похоронен, но трижды оплакан
Молчаливой комой, ночью бессонной.
Люди танцуют фальшиво влюбленные,
Вены вскрывают оконными рамами.
Старыми стали на двадцать лет раньше.
Плюю в потолок, тот отвечает взаимностью.
Привычные правила придумывают ставни:
Встали на цыпочки, вышли за двери.
Забившись в гробы панельных развалин,
Наученные войнами сбиваться в кучи,
Дети заснули, обняв одеяла.
В свинцовое небо укутались тучи.
Мне бы забыться болезненным сном,
Новыми грезами замерзнуть, согреться.
Лестница в небо оказалась подточена.
Смыкаются очи на лицах младенцев.
?На лицах младенцев из картона и бумаги;
Влагою утра прожжет свежие раны.
Странно смотреть на себя через зеркало.
Ночь снова сменяет утро туманное.
Слабые мысли без веры в спасение,
Воскресными буднями пилит глаза;
Жду окончания строительства больницы
В городе, в который стучится весна.
Not yet buried, but three times mourned
Silent coma, sleepless at night.
People dance fake lovers,
The veins are opened with window frames.
The old ones were twenty years earlier.
I plyuyu in the ceiling, he reciprocates.
The usual rules come up with shutters:
We stood on tiptoe, went out the door.
Caught in the coffins of the paneled ruins,
Learned by wars to stumble into heaps,
The children fell asleep, embracing the blankets.
The clouds were wrapped in a leaden sky.
I would forget a painful dream,
New dreams freeze, warm up.
The stairway to the sky turned out to be undermined.
The eyes on the faces of the babies are closed.
On the faces of babies of cardboard and paper;
In the morning it will burn fresh wounds.
It's strange to look at yourself through the mirror.
The night again is replaced by a foggy morning.
Weak thoughts without faith in salvation,
Eyes on Sunday are spent on Sunday;
I'm waiting for the hospital to finish building
In the city, in which the spring is knocking.