Lyrics козявка в книге - мир без имен
Views
80
0 people consider the lyrics to be true
0 people consider the lyrics of the song incorrect
The lyrics of the song are provided for your reference козявка в книге - мир без имен, and also a translation of a song with a video or clip.
После первого раза
Я помнил практически всё.
Как дорогу трясет,
И где-то сзади стреляют очередью.
Пока полые в своих имениях
Наполняют пуншем фужеры,
Мы прячем под куртками
Толкина и Фицджеральда.
Мы уверены, что мы все изменим.
Подвалами обнимает Родной Кемптон,
(столица свинца),
Тут воедино слились и тыл и бруствер,
В центре города, на виселицах
Грустно болтаются тела инсургентов.
Я помню, как под ногой чей-то череп хрустел,
Как мы были в хвосте, опасаясь,
Что нас тоже зачистят.
И еще я так четко помню
Ее, измученные тяжкой работой,
Кисти.
После второго раза – омут.
Помню, как нас становилось все меньше,
Как книги жгли в центре и в окресностях,
Но вот лица сидящих в соседних креслах
Мне стали уже незнакомы.
С каждого экрана громом гремел голос оратора,
И дико было, что против нас - весь мир,
Я помню взрывы на продовольственных складах,
Но зачем мы перестали принимать препараты,
Я не смог бы уже объяснить.
И почему я здесь, и за что меня следует наказать,
Ничего не останется во временной полосе,
Я знаю, мне сотрут память, как всем,
Но я еще так четко помню.
Так четко помню ее заплаканные глаза.
А потом – провал.
И моя голова – большой чистый лист,
Пустая, безжизненная река:
Ни имен, ни дат, ни воспоминаний иных
Мне сказали не пропускать прием лекарств,
И каждый день проводить, как минимум,
По три часа у телестены.
Вот так и живу, в мире новых понятий и истин,
Но бывает, что-то ужалит, как овод.
И я вспоминаю ее глаза,
Вспоминаю ее, измученные тяжкой работой, кисти.
И ее имя.
Ее звали
Свобода.
Я помнил практически всё.
Как дорогу трясет,
И где-то сзади стреляют очередью.
Пока полые в своих имениях
Наполняют пуншем фужеры,
Мы прячем под куртками
Толкина и Фицджеральда.
Мы уверены, что мы все изменим.
Подвалами обнимает Родной Кемптон,
(столица свинца),
Тут воедино слились и тыл и бруствер,
В центре города, на виселицах
Грустно болтаются тела инсургентов.
Я помню, как под ногой чей-то череп хрустел,
Как мы были в хвосте, опасаясь,
Что нас тоже зачистят.
И еще я так четко помню
Ее, измученные тяжкой работой,
Кисти.
После второго раза – омут.
Помню, как нас становилось все меньше,
Как книги жгли в центре и в окресностях,
Но вот лица сидящих в соседних креслах
Мне стали уже незнакомы.
С каждого экрана громом гремел голос оратора,
И дико было, что против нас - весь мир,
Я помню взрывы на продовольственных складах,
Но зачем мы перестали принимать препараты,
Я не смог бы уже объяснить.
И почему я здесь, и за что меня следует наказать,
Ничего не останется во временной полосе,
Я знаю, мне сотрут память, как всем,
Но я еще так четко помню.
Так четко помню ее заплаканные глаза.
А потом – провал.
И моя голова – большой чистый лист,
Пустая, безжизненная река:
Ни имен, ни дат, ни воспоминаний иных
Мне сказали не пропускать прием лекарств,
И каждый день проводить, как минимум,
По три часа у телестены.
Вот так и живу, в мире новых понятий и истин,
Но бывает, что-то ужалит, как овод.
И я вспоминаю ее глаза,
Вспоминаю ее, измученные тяжкой работой, кисти.
И ее имя.
Ее звали
Свобода.
After the first time
I remember almost everything.
As the road shakes,
And somewhere behind, they shoot a line.
While hollow in their estates
Fill the wine glasses with a punch,
We hide under the jackets
Tolkien and Fitzgerald.
We are sure that we will change everything.
The basements are embraced by Native Kempton,
(The capital of lead),
Here, the rear and the parapet have merged,
In the center of the city, on the gallows
The bodies of insurgents hang sadly.
I remember how, under the foot, someone's skull crunched,
As we were in the tail, for fear,
That we, too, will be stripped.
And I remember so clearly
Her, exhausted by hard work,
Brushes.
After the second time - a whirlpool.
I remember how we got less and less,
As books burned in the center and in the surroundings,
But the faces of those sitting in the adjacent armchairs
I already became strangers.
From each screen thunder rumbled the voice of the speaker,
And it was wild that the whole world was against us,
I remember the explosions in food warehouses,
But why did we stop taking drugs,
I could not already explain.
And why am I here, and why should I be punished,
Nothing will remain in the time band,
I know, my memory will be wiped out like everyone else,
But I remember it so clearly.
I clearly remember her tear-stained eyes.
And then - a failure.
And my head is a big clean sheet,
An empty, lifeless river:
No names, no dates, no memories of others
I was told not to miss taking medications,
And every day, at least,
Three hours at the telestreet.
That's how I live, in a world of new concepts and truths,
But sometimes, something stings like a gadfly.
And I remember her eyes,
I remember her, exhausted by hard work, brushes.
And her name.
Her name was
Freedom.
I remember almost everything.
As the road shakes,
And somewhere behind, they shoot a line.
While hollow in their estates
Fill the wine glasses with a punch,
We hide under the jackets
Tolkien and Fitzgerald.
We are sure that we will change everything.
The basements are embraced by Native Kempton,
(The capital of lead),
Here, the rear and the parapet have merged,
In the center of the city, on the gallows
The bodies of insurgents hang sadly.
I remember how, under the foot, someone's skull crunched,
As we were in the tail, for fear,
That we, too, will be stripped.
And I remember so clearly
Her, exhausted by hard work,
Brushes.
After the second time - a whirlpool.
I remember how we got less and less,
As books burned in the center and in the surroundings,
But the faces of those sitting in the adjacent armchairs
I already became strangers.
From each screen thunder rumbled the voice of the speaker,
And it was wild that the whole world was against us,
I remember the explosions in food warehouses,
But why did we stop taking drugs,
I could not already explain.
And why am I here, and why should I be punished,
Nothing will remain in the time band,
I know, my memory will be wiped out like everyone else,
But I remember it so clearly.
I clearly remember her tear-stained eyes.
And then - a failure.
And my head is a big clean sheet,
An empty, lifeless river:
No names, no dates, no memories of others
I was told not to miss taking medications,
And every day, at least,
Three hours at the telestreet.
That's how I live, in a world of new concepts and truths,
But sometimes, something stings like a gadfly.
And I remember her eyes,
I remember her, exhausted by hard work, brushes.
And her name.
Her name was
Freedom.