три тысячи восьмой год.
на крыше машины рассыпан град.
ты закрываешь глаза и чувствуешь:
там, далеко... пианино, вальс...
на школьном дворе обязательно кто-то плачет.
не утешай этот мир, мы жили в другом:
корабли забывали в сочи
свои якоря.
мы писали письма.
и ночи видели, как темнело сердце -
не дозвониться никуда
в рукаве сосудов.
теперь и ты один.
каждый час украден.
а тысячу лет назад...
я бегу...
мимо люди, дома, парады.
акация так цветет, что можно сойти с ума.
и та особенная улыбка, спрятавшего в карман
море.
наверно ты был счастлив,
но тогда
что я могла сказать предвечному миру?
три тысячи восьмой год.
как много минуло фильмов.
воспоминания совершенно другой формы.
мы знали, точно знали:
наверху север
и мы живем на краю света.
и взгляд случайного прохожего
для меня сюита,
и можно засыпать вопросами
как снегом - ничего неизвестно.
три тысячи восьмой год.
тишина из воска.
и тает, медленно тает
невероятно близко.
я знала: ты повторишься.
Three thousands of the eighth year.
On the roof of the car was scattered.
You close your eyes and feel:
There, far ... Piano, Waltz ...
At the school yard, someone crying.
Do not comfort this world, we lived in another:
Ships forgot in Sochi
Your anchors.
We wrote letters.
And the night saw how darkly the heart -
Do not call anywhere
Sleeve vessels.
Now you are alone.
Every hour is stolen.
A thousand years ago ...
I'm runing...
Past people, houses, parades.
Acacia so blooms that you can go crazy.
And the special smile hiding in his pocket
sea.
Probably you were happy
but then
What could I say an eternal world?
Three thousands of the eighth year.
How many passed movies.
Memories of a completely different form.
We knew exactly knew:
Upstairs North
And we live on the edge of the world.
and the view of a random passerby
For me suite,
and you can fall asleep with questions
Like snow - nothing is unknown.
Three thousands of the eighth year.
Silence from wax.
and melts, slowly melts
incredibly close.
I knew: you will be repeated.