Я видел небо в стальных переливах
И камни на илистом дне.
И стрелы уклеек, чья плоть тороплива,
Сверкали в прибрежной волне.
И ещё было море и пенные гривы
На гребнях ревущих валов.
И крест обомшелый в объятиях ивы,
Чьи корни дарили мне кров.
А в странах за морем, где люди крылаты,
Жил брат мой, он был королём.
И глядя, как кружатся в небе фрегаты,
Я помнил и плакал о нем.
Брат мой, с ликом птицы, брат с перстами девы,
Брат мой.
Брат, мне море снится, чёрных волн напевы,
Брат мой.
В недоброе утро узнал я от старца
О Рыбе, чей жир — колдовство.
И Клятвою Крови я страшно поклялся
Отведать ее естество.
А старец, подобный столетнему вязу,
Ударил в пергамент страниц:
«Нажива для рыбы творится из глаза —
Из глаза Властителя Птиц».
Брат мой, плащ твой чёрный
Брат мой, стан твой белый
Брат мой, плащ мой белый
Брат мой, стан мой чёрный
Брат мой.
Брат мой, крест твой в круге,
Брат, круг мой объял крест.
Брат мой, крест мой в круге,
Брат, круг твой объял крест,
Брат мой!
Я вышел на скалы, согнувшись горбато,
И крик мой потряс небеса.
То брат выкликал на заклание брата,
Чтоб вырвать у брата глаза.
И буря поднялась от хлопанья крылий —
То брат мой явился на зов.
И жертвенной кровью мы скалы кропили,
И скрылись от взора богов.
Брат мой, взгляд твой чёрный
Брат мой, крик твой белый
Брат мой, взгляд мой белый
Брат мой, крик мой чёрный
Брат мой.
Брат, где твой нож — вот мой,
Брат, вот мой нож, твой где?
Брат, где нож твой — вот мой,
Вот мой нож, мой брат, мой…
Брат мой!
И битва была, и померкло светило
За черной грядой облаков.
Не знал я, какая разбужена Сила
Сверканием наших клинков.
Не знал я, какая разбужена Сила
Сверканием наших клинков.
И битва кипела, и битва бурлила
Под черной грядой облаков.
Чья клубится на востоке полупризрачная тень?
Чьи хрустальные дороги разомкнули ночь и день?
Кто шестом коснулся неба, кто шестом проник до дна?
Чьим нагрудным амулетом служат Солнце и Луна?
Се, грядущий на баркасе по ветрам осенних бурь,
Три зрачка горят на глазе, перевернутом вовнутрь.
Се, влекомый нашей схваткой
правит путь свой в вышине,
и горят четыре зрака на глазу, что зрит вовне.
И рухнул мне под ноги брат обагренный,
И крик бесновавшихся птиц
Метался над камнем, где стыл побежденный,
Сочась пустотою глазниц.
И глаз наживил я, и бросил под глыбу,
Где волны кружатся кольцом.
Удача была мне, я выловил Рыбу
С чужим человечьим лицом.
Я рыбы отведал, и пали покровы,
Я видел сквозь марево дня,
Как движется по небу витязь багровый,
Чье око взыскует меня.
Ладони я вскинул, но видел сквозь руки,
И вот мне вонзились в лице
Четыре зрачка на сверкающем круге
В кровавом и страшном кольце.
И мысли мне выжгло, и память застыла,
И вот я отправился в путь.
И шел я на Север, и птица парила,
И взгляд мой струился как ртуть.
Я спал под корнями поваленных елей,
А ел я бруснику и мед.
Я выткал надорванный крик коростеля
Над зыбью вечерних болот.
И в странах бескрайнего льда и заката,
Где стынет под веком слеза,
Пою я о брате, зарезавшем брата
За Рыбу, чья пища — глаза.
I saw the sky in steel overflows
And stones on the hollow bottom.
And arrows of the ukleuk, whose flesh is hasty,
They sparkled in the coastal wave.
And there was also a sea and foam mane
On the crests of the roaring shafts.
And the cross is obscure in the arms of willow,
Whose roots gave me a shelter.
And in countries behind the sea where people are winged,
My brother lived, he was a king.
And watching how frigates are spinning in the sky,
I remembered and cried about him.
My brother, with a face of a bird, a brother with a widow of a Virgin,
My brother.
Brother, I dream of a sea, black waves, tunes,
My brother.
I learned from the old man on the wrong morning
About fish whose fat is witchcraft.
And I swore terribly with an oath of blood
Try her nature.
And the elder, like a hundred -year -old viscity,
Hit the pages of pork:
“Fisher is going on from the eye -
From the eyes of the ruler of birds. "
My brother, your black cloak
My brother, your white camp
My brother, my white cloak
My brother, my black camp
My brother.
My brother, your cross in a circle,
Brother, my circle declared a cross.
My brother, my cross in a circle,
Brother, your circle declared a cross
My brother!
I went to the cliffs, bent over Gorbato,
And my scream shocked heaven.
Then the brother galloped to his brother's slaughter,
To tear out the eyes of his brother.
And the storm rose from the clapping of the wings -
That my brother appeared at the call.
And we sprinkled the rocks with sacrificial blood,
And hid from the gaze of the gods.
My brother, your look is black
My brother, your scream is white
My brother, my look white
My brother, my Black Scream
My brother.
Brother, where your knife is mine,
Brother, here is my knife, where is yours?
Brother, where your knife is mine, here
Here is my knife, my brother, mine ...
My brother!
And the battle was, and the shone faded
Behind the black ridge of the clouds.
I did not know what power was awakened
The sparkling of our blades.
I did not know what power was awakened
The sparkling of our blades.
And the battle was in full swing, and the battle was seething
Under the black ridge of the clouds.
Whose is a semi -precipitory shadow in the east?
Whose crystal roads have opened night and day?
Who touched the sky with the sixth, who penetrated the bottom to the bottom?
Whose breast amulet is the Sun and the Moon serve?
Ce, coming on the longboat through the winds of autumn storms,
Three pupils burn on the eye, turned inside.
X, drawn by our fight
rules its path in the embroidery,
And four bunks are burning in the eye, which is looking out outside.
And my brother's brother collapsed under my feet,
And the cry of the raging birds
Rushed over a stone where the defeated
Open the void eye sockets.
And I made my eye, and threw it under a block
Where the waves are spinning with a ring.
Luck was me, I caught the fish
With someone else's human face.
I tasted the fish, and the covers fell,
I saw through the haze of the day
How the trinket knight moves through the sky,
Whose eye will seek me.
I raised my palms, but I saw through my hands
And so they stuck me in the face
Four pupils on a sparkling circle
In the bloody and terrible ring.
And my thoughts burned me, and my memory froze,
And so I hit the road.
And I walked north, and the bird soared,
And my gaze flowed like mercury.
I slept under the roots of fallen fir trees,
And I ate lingonberries and honey.
I woven a torn cry of a cornetel
Above the zybu evening swamps.
And in the countries of endless ice and sunset,
Where a tear is crushed under a century,
I sing about my brother who stabbed my brother
For fish, whose food is eyes.