Честное слово. Памяти Джима Моррисона
В городе Париже в начале июля
Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.
Он рвал свои стихи, пил дешевые виски
И плакал.
Его поджидала смерть
И он знал об этом.
Его лицое изрытое траншеями сомнений
Успокоилось, покрылось слоем мела.
Я спросил в упор: "Куда ты собрался?"
Он шепнул: "На небо", и улыбнулся.
Честное слово! Честное слово!
В душном июле я запомнил как он умирал.
От снов до вдохновенья целая вечность,
Я трижды мог пропасть пока ее мерил.
Звериное чутье выручало в слепой дороге.
Я встретил могикан, для которых честь табу
И холеных фаворитов, что бесятся с жиру.
У первых был внимательным учеником,
Вторым вгрызался в глотку дикой собакой.
Издерганный молвой о распятой любви,
Израненный баграми языкастых пророков
Я медленно ступал по дымящей земле
И мучался жаждой.
Может быть мне просто повезло
Воронью всему на зло.
Мне не дали сгинуть в прорве дней,
Помогли залечить раны.
По тропинкам узким и шальным,
По обрывам ледяным.
К родникам живым провели меня
Мимо зоркой охраны.
Я припал к воде запекшимся ртом
И жадно пил глотая свое отраженье.
Да видно перебрал живительной влаги,
Меня начал бить озноб.
В памяти кипел раскаленный июль.
Париж не поперхнулся своею жертвой.
Я решил двигаться чтобы согреться,
Я начал двигаться чтобы согреться.
Честное слово! Честное слово!
Я не хочу умереть в ожидании солнца.
В городе Париже в начале июля
Я столкнулся с ним, когда играл в прятки.
Он рвал свои стихи и пил дешевые виски
И плакал.
Его поджидала смерть
И он знал об этом.
Его лицо изрытое траншеями сомнений
Успокоилось, покрылось слоем мела.
Я спросил его в упор: "Куда, Джим, собрался?"
Он шепнул: "На небо."
Honestly. Jim Morrison Memories
In the city of Paris in early July
I ran into him when I was playing hide and seek.
He tore his poems, drank cheap whiskey
And cried.
He was waiting for death
And he knew about it.
His face dug in the trenches of doubt
Calmed down, covered with a layer of chalk.
I asked point-blank: & quot; Where are you going? & Quot;
He whispered: "To the sky", and smiled.
Honestly! Honestly!
In the stifling July, I remembered how he was dying.
From dreams to inspiration for ages,
I could disappear three times while measuring it.
Animal fever rescued in a blind road.
I met the Mohicans, for whom the honor of taboo
And sleek favorites that rage with fat.
The first was an attentive student
The second one bit into the throat with a wild dog.
Ripped out about crucified love,
Wounded by the wads of the tongues of the prophets
I walked slowly over the fuming earth
And he was thirsty.
Maybe I just got lucky
Crow all evil.
I was not allowed to disappear in the days of the prop,
Helped heal wounds.
Narrow and crazy paths,
On icy cliffs.
I was brought to the springs of the living
Past the watchful guard.
I fell to the water with my mouth baked
And eagerly drank swallowing his reflection.
Yes, I looked through the life-giving moisture,
A chill began to hit me.
In memory, hot July was boiling.
Paris did not choke on its victim.
I decided to move to keep warm,
I started moving to keep warm.
Honestly! Honestly!
I do not want to die waiting for the sun.
In the city of Paris in early July
I ran into him when I was playing hide and seek.
He tore his poems and drank cheap whiskey
And cried.
He was waiting for death
And he knew about it.
His face trenched in doubt
Calmed down, covered with a layer of chalk.
I asked him point-blank: "Where did Jim get together?"
He whispered: "To heaven."